Шура поплакала и рассталась с техникумом. Возвратившись в Орловну, она устроилась в гончарную артель.
Как-то нескладно сложилась жизнь и у Алеши Астахова, сверстника Шуры. Рано потеряв родителей, он воспитывался в колхозе. С восьмилетним образованием ушел оп па фронт, был тяжело ранен и после лечения в госпитале инвалидом возвратился в Орловку. Не имея никакой специальности, оп стал учиться сапожному ремеслу в артели инвалидов.
Однажды вечером Шура Зернова пришла с подругами в сельский клуб. В одной из комнат участники художественной самодеятельности разучивали песни. Среди них был и Алеша Астахов. Уже много раз Шура робко заглядывала в эту комнату, завидуя ребятам и, девушкам, готовящимся к очередному концерту. На этот раз ее заметил дядя Федя, руководитель коллектива художественной самодеятельности.
— Нечего глаза таращить,— шутливо заметил он девушке,— заходи! Признавайся, какими талантами обладаешь? На первый случай приготовь стихи «О советском паспорте» Маяковского. В воскресенье выступишь с ними на концерте.
Шура от души постаралась. Шептала стихи, засыпая. Декламировала их обожженным горшкам. Мастер- горшечник даже в смятение пришел: не рехнулась ли, дескать, девка, весь день сама с собой о паспортах толкует?
Подошло время выступить на сцене, и девушка растерялась. Как ни уговаривали ее, как ни требовали, отказалась выйти из-за кулис. Особенно неистовствовал дядя Федя после концерта. Утопив свой гнев в крике, он смилостивился и, строго предупредив, включил Шуру в хоровую группу. На первой же спевке он обнаружил у девушки сильный, приятный голос и уговорил се исполнить на воскресном концерте «Рябина».
Несколько дней подряд его помощница распевала одну и ту же песню. Не выдержал старик и запротестовал:
— Эй, ты, Рябина, заиграла бы какую-нибудь веселенькую частушку, зазываю! А то, право слово, заплачу с тоски.
Узнав, к какому событию Шура ЛЕДНТ песню, горшечник в выходной день пришел в клуб. Сел на первую скамейку и стал ждать артистов.
Опасаясь, что Шура снова расстроится перед выходом, дядя Федя решил выпустить ее не одну, а с солистом хора Алешей Астаховым. На занятиях кружка они хорошо пели вдвоем.
Второй раз дрожала за кулисами Шура, ожидая выхода. А рядом с пей стоял Астахов. Он дал слово дяде Феде хоть добром, хоть силой, по представить девушку публике. Как только был объявлен их номер, Алеша схватил Шуру за руку и, прихрамывая на поскрипывающий протез, вывел разрумянившуюся девушку па сцепу.
Глядя па свободно державшегося перед публикой Алешу, Шура и сама приободрилась, как бы на сильное плечо оперлась. Вздохнув полной грудью, она запела — и сама удивилась, как хорошо у нее получается. Алеша своим мягким тенорком оттенял ее чистый, с легкой грустью голос. Им бурно аплодировали. Больше
других старался дед-горшечник. Артистов вызывали еще раз спеть «Рябину».
С того вечера они и пошли по жизни вместе. Шура переменила свою девичью фамилию. Первый год показался им сплошным солнечным утром. Счастья было с избытком. Потом появились дети, умножились заботы.
Молодые супруги, набираясь житейской мудрости, все чаще стали поговаривать о своем будущем, и все яснее становилось, что надо им учиться. Но как это сделать?
Была бы в их селе средняя вечерняя школа, какие есть в городах и больших селах! Тогда Алеша мог бы получить аттестат зрелости. Но такой школы районные руководители еще не удосужились открыть в Орловке. Если послать Шуру в город года на два закончить техникум, что он будет делать с двумя маленькими детьми? Самому поехать, а Шуру оставить — даже и думать об этом не хотелось. Ей и сейчас трудно- День горшки обжигает, вечер придет, надо в детсад за детьми идти. До поздней ночи хватает хлопот: печь истопить, постирать, дом убрать. А если останется одна, совсем закружится. Нет у них ни родни, пи хаты своей. И никаких запасов. Что заработают за месяц, тем и живут до первого числа.
Разболится у Алеши голова от дум, а толку нет. Положение кажется безвыходным.
Однажды в конце затянувшегося семейного совета Шура сказала;
— Алеша, а ты сходи к директору, поговори с учителями, может, тебя примут в дневную школу?
Алеша пытливо посмотрел на жену: не шутит ли?
— Конечно, трудновато будет,— рассуждала Шура,— но, я думаю, переживем. Теперь у нас и козы есть, и поросенок, и куры. Как говорится, глаза страшат, а руки делают. Так
и мы не будем пугаться. А когда ты выучишься.
— Может, наоборот сделаем? — предложил Алеша.— Может, сначала ты техникум окончишь? Переедем в город. Ты будешь стипендию домой приносить, да я где-нибудь на производстве устроюсь и по три — четыре нормы начну выполнять. Еще как заживем!
— Нет,— решительно возразила Шура,— тут у нас огород, хотя и маленькое, но хозяйство. А там все начинай сначала. Мой совет: иди в школу, не теряй времени.
— Надо подумать,—ответил Алеша,
Как это верно, что друзья познаются в тяжелые минуты! Никогда еще не была так дорога и близка ему Шура. Как бы в самую глубину ее души заглянул он.
На другой день Астахов нерешительно постучал в кабинет директора школы. У Егора Павловича, что сидел за столом в кабинете, Алеша учился несколько лет. По успеваемости шел тогда первым учеником, а по дисциплине одним из последних. Не раз приходилось Алеше выслушивать суровые замечания вот в этом же кабинете Не припомнит ли теперь директор былые Алешины грехи? Вот чего боялся он, нервно теребя в руках кепку. Может быть, рассказать Егору Павловичу, гадал Алеша, какую суровую школу прошел он, Астахов, на фронте, как переоценивал прожитое в госпитале, три месяца лежа без движения на койке, и какое решение он принял после разговора с Шурой?
— Здравствуйте, Егор Павлович,— запинаясь и краснея, начал Астахов.— Я к вам вот по какому делу— Учиться. учиться продолжать хочу. В девятый класс бы. если только можно.
Егор Павлович был старый, мудрый учитель. Когда оп давал первые уроки в орловской школе, его голову
украшали буйные русые кудри и только начинал пробиваться первый пушок усов на верхней губе. Теперь лицо его иссекли глубокие морщины, а глаза без очков почти ничего не видели. За .эти годы Егор Павлович чуть ли не каждого жителя Орловки встречал в школе малышом, отечески наставлял, учил, а спустя несколько лет вручал свидетельства и аттестаты зрелости, напутствовал, как надо жить и трудиться. Много прошло через его руки учеников. Од- пи доставляли ему радость, но встречались и такие озорники, на которых не действовали никакие уговоры. Может, из-за таких вот, как Астахов, и износилось его сердце раньше времени. Но никогда не жалел старый учитель, что избрал в жизни трудную и беспокойную профессию.
Выслушав Астахова, Егор Павлович задумался. В районе, конечно, будут возражать. Астахов не только переросток, но уже женатый человек, имеющий детей. А сердце подсказывало старому педагогу, что помочь Алеше надо. Поговорив с учителями, он дал согласие на прием.
Первое время ученики стеснялись взрослого молодого человека, неожиданно появившегося среди них. По вскоре между девятиклассниками и новичком установилась хорошая дружба. Класс был комсомольским и стал шефствовать над Астаховым. Каждый комсомолец старался хоть чем-нибудь помочь Алеше. Ему дарили учебники, объясняли то, что он успел забыть. Дела у Алеши с каждым днем шли лучше и лучше.
К тому времени и Шура по совету учителей перешла работать в школу. Убирая коридор, она порой задерживалась у двери девятого класса, прислушивалась, не вызовут ли Алешу отвечать урок. А после звонка девушки-девятиклассницы, окружив ШУРУ, наперебой докладывали ей:
— Алеша но истории пятерку получил!
— Он и задачу по алгебре первым решил!
— А какое сочинение написал на вольную тему! Шура, он тебе не читал его? Как в разведку они ходили.
Алеша перешел в десятый класс. Теперь учиться стало еще труднее. И в то же время много было забот по хозяйству, приходилось прирабатывать, ремонтировать вечерами обувь. Шура брала на себя большую часть домашних забот. И хотя порой руки опускались от усталости, она и виду не подавала, что ей тяжело.
В тс дни Егор Павлович вызвал к себе в кабинет секретаря комсомольской организации Марата Сидоренко и поговорил с ним об Астахове.
После уроков Марат объявил ученикам десятого класса:
— Прошу комсомольцев остаться на собрание.
Только один человек поднялся в классе и, прихрамывая, пошел к двери. Обидно было Алеше: комсомол он перерос и в партию не вступил: ученик стеснялся подавать заявление в партийную организацию учителей.
Что ты такой хмурый? — тревожно спросила Шура, когда Астахов
с мрачным видом возвратился домой.
—Не двойку ли получил?
— Что-то нездоровится,— буркнул Алеша.
— Отдохни,— посоветовала Шура,— а я пойду на огород. Люди-то все уже посадили, а мы еще и копать не начинали.
— Что ты! — откликнулся Алеша.— Я тоже пойду.
— Много ты поможешь! — пошутила Шура. — Сиди уж.
Но Алеша настаивал на своем.
— Напрасно пренебрегаешь моей помощью. Я и копать могу. А бросать в лунки картошку лучше меня никто не сумеет,— смеялся Алеша.
— Пойдем, все легче будет тебе.
Как Шура ни возражала, Алеша приковылял на огород, хотя помощи от него было действительно мало. Работа подвигалась медленно, а следовало торопиться: земля подсыхала быстро.
Но тут послышалась веселая песня. Это весь десятый класс гурьбой шагал к огороду Астахова. Юноши и девушки шли с лопатами и граблями.
-— Куда спешите? На субботник? — спросил Алеша.— Пошел бы и я, да огород надо сажать.
— На субботник,— весело ответил Марат Сидоренко.— На комсомольском собрании решили веем классом помочь тебе огород засадить.
Алеша растерялся. Попробовал уверить, что он и сам в силах управиться. Но десятиклассники уже взялись за работу. За три часа они вскопали и засадили весь огород.
— Спасибо, ребята! — взволнованно
говорил Алеша, пожимая руки товарищам.
— Погоди благодарить,— шутили ребята,—а вдруг не уродится? Вот когда накопаем тебе полный погреб картошки, тогда и спасибо говори. Ожидай теперь нас на прополку!
„Алеша окончил среднюю школу, выдержал экзамен в Тимирязевскую академию. Учился он старательно. Я видел его письма, проникнутые заботой о семье, с подробными рассказами о своих удачах и волнениях. И хотя стипендия у него была небольшая, он всегда выкраивал из нее что-нибудь для детей. Посылки приходили аккуратно каждый месяц.
На каникулы он приезжал домой и чем мог помотал агроному и колхозным овощеводам. Шура стала работать дояркой в колхозе. За последний год она получила на трудодни больше тонны хлеба, свыше шести тысяч деньгами и много молока в дополнительную оплату. Часть хлеба продала, молоко сдала в гос- закуп. Собрав деньги, купила маленький домик с синими ставнями, которым и похвалилась, когда мы с ней встретились у правления колхоза.
Побывав на колхозной ферме, я спросил у Астаховой:
— Ну, а как дальше думаете жить, Шура? Ты-то учиться будешь?
— Кончит Алеша академию, тогда я поступлю на заочное отделение сельскохозяйственного техникума,— ответила Шура.
Мы простились.
Уезжая, я испытывал чувство радости за мою Орловку, за людей, которые там живут.
