Разговоры rondell были излишни, да к тому же, когда человек только что обручился, он находит иное применение для своих уст. Между тем в коридоре послышался шум, затем раздались удары в дверь. Услышав стук, вызванный моим падением, старики бросились в погреб, решив, что это большой бочонок сидра свалился с подставки, и теперь, вернувшись наверх, они нетерпеливо требовали, чтобы им открыли. Распахнув дверь, я предстал перед ними, держа руку Мари в своей руке.
— Примите своего сына! — сказал я.
Ах, сколько радости принес я в эту
скромную семью! У меня до сих пор на душе становится теплее при этом воспоминании. Им не показалось странным, что я влетел через окно, ибо кому же, как не доблестному гусару, быть безрассудным влюбленным. И если дверь заперта, то для него остается один путь — через окно. Мы вчетвером спустились в гостиную, па свет была извлечена затянутая паутиной бутылка, и полились рассказы о древней славе дома Равонов. Как сейчас, вижу я перед собой комнату с массивными балками, два старческих улыбающихся лица, желтый круг от лампы и ее, мою Мари, возлюбленную моей юности, которую я завоевал таким странным путем.
Расстались мы поздно. Старик вышел проводить меня.
— Как вы хотите выйти, через главный ход или с заднего крыльца? — спросил он.— Путь через пустошь короче.
— Лучше уж я пойду по дороге,— отвечал я.— Быть может, она немного длиннее, но зато у меня будет больше временя думать о Мари.
