Так вот, среди местных девушек одна настолько превосходила всех прочих красотою и очарованием, что казалось, она была прямо-таки создана для меня. Звали ее Мари Равон. Равоны, ее родные, были крестьяне. Даже и теперь, стоит мне закрыть глаза, я снова вижу Мари такою, какой она была тогда: шечки — как бархатные розы; нежные и лукавые карие глаза, черные как смоль волосы, словно сотворенные для поэтов и влюбленных; стан гибкий, как молодая березка на ветру. Ах, как она выскользнула из моих объятий, когда я впервые привлек ее к себе!
Эта девушка была полна огня и гордости: она всегда ускользала, сопротивлялась, боролась до конца, чтобы добровольная сдача была тем слаще для победителя. Из ста сорока женщин... Но можно ли сравнивать, когда каждая из них была почти совершенством.
Вы спросите: если девушка была таге хороша, то почему у меня не было ни одного соперника? По очень простой причине, друзья,— мне удалось отправить всех соперников в госпиталь. Вскоре всем стало ясно: если мне и не суждено завоевать Мари, то у меня по крайней мере будет свободное поле действий. Однако позвольте уж мне быть откровенным до конца. Собирался ли я жениться на Мари? Ах, друзья мои, женитьба не для гусара! Сегодня он в Нормандии, завтра в горах Испании или в болотах Польши. Что ему делать с женой? Того ли они оба заслуживают? Допустимо ли, чтобы его храбрость была скована мыслью об отчаянии, которое вызовет его смерть? И разумно ли держать жену в вечном страхе, что каждая почта может принести ей весть о непоправимом несчастье? Нет, гусар может только погреться у очага, а затем должен спешить дальше, теша себя надеждой, что на пути ему повстречается еще один благодетельный огонек. А Мари? Хотела ли она выйти за меня замуж? Ей было известно, что. когда наши серебряные трубы протрубят марш, это будет траурный марш над могилой нашей семейной жизни. Не лучше ли крепче держаться своих родных и своей земли, на которой они с мужем смогут коротать век среди пышных фруктовых садов, у величественного замка Ла-Гайяр? Пусть она видит своего гусара в ночных грезах, но дни ее должны проходить в привычном для нее будничном мире.
