Приезд на целину

Настоящих целинников девушки повстречали в тот же вечер. Стан пятой бригады разместился у подножия невысокой сопки. Пять стареньких вагончиков с поблекшей, облупившейся кое-где краской, неумолчный лай многочисленных любопытных собак и, наконец, приветственные возгласы свободных от смены парней-трактористов. Парней было много, так много, что Аня невольно взглянула на Галю, Галя на Аню — и они вместе принялись пересчитывать выстроившиеся неподалеку от стана машины. Десять- двенадцать. четырнадцать тракторов. Трактористов, что ли, в бригаде не хватает?.

—    А эго кто? — рассмеялся в ответ девушкам бригадир Михаил Казюка,

— А это кто?

И он показал на сгрудившихся вокруг парней. Парни были совсем юные, некоторые наверняка даже по моложе Ани и Гали, но смотрели Они на приезжих девушек с подобающим целинным старожилам видом снисходительного превосходства. И говорили значимо, все больше о трудностях, чтобы повое пополнение сразу почувствовало, в каком знаменитом месте доведется ему жить.

Особенно красноречивым рассказчиком оказался бригадир. О здешних местах, о прошлом их, настоящем и будущем, он говорил с таким знанием дела, что совсем забывалось, что и сам он недавно живет в Хакассии. А ведь вырос Михаил Казюка на Украине, демобилизовался прошедшей зимой из армии и к приезду Каменских девушек только-только успел отметить первую годовщину своей работы в целинном совхозе. Но зато какая эго была годовщина, какой пережили они год!.

—    Раньше, бывало, и человека тут за пятьдесят километров не встретишь,— рассказывал Казюка.— Сукин, хакасский бай, здешней степью владел. Знаменитый был бай: в Красноярск, в Иркутск, в Читу косяки коней на ярмарки гонял, в японскую войну русские пушки по маньчжурским полям они таскали. Далеко о Сукине, о табунах его слава прошла. А какую землю те копи копытами топчут, никто не интересовался. Потом уж прогнали бая, передали его земли и табуны конезаводу. Вот хозяйство было — сила! Двести тысяч гектаров с лишком. Писатели туда из Москвы приезжали, книжки красивые выпускали, И опять никто спросить не додумался: отчего только топчете вы землю, а ковырнуть ее плугом не решаетесь? Так и жили тут до пятьдесят пятого года по-кочевому, по старине.

И Казюка заговорил о первой целинной весне. Без воды, случалось, по суткам оставались, когда автомашина-водовозка поломается; змей в стволах ружей, в бочках с горючим и даже у себя под подушками находили; за волками гонялись, а главное, за троих, за пятерых работали, потому что всюду не хватало людей. На севе подчас на весь агрегат, на пять сеялок, одну девушку ставили. Не было бес тарок, никто не подвозил зерно. Самим трактористам приходилось ездить на тракторах к придорожным точкам и там заправлять сеялки. И все-таки засеяли две с половиной тысячи гектаров да целины на шестьсот гектаров больше плава распахали, управились. А к уборочной кировские девчата па подмогу подоспели. Удачно подъехали, в нужный срок. Их прибыло восемнадцать — и что же, пятнадцать уже замуж по выходили, па целине закрепились. Он, бригадир, тоже в ту первую уборку себе жену подыскал. Валю, штурвальную.

Большой, плечистый, кудрявый, Михаил Казюка сверху вниз с усмешкой глядел на девушек, словно приглашал их, как и кировчанок, поскорей закрепиться на целине. Аня вновь переглянулась с подругой и, преодолевая неловкость, спросила:

—    Отчего ж теперь вы простаиваете? Опять людей недохват?

—    Смотря каких,— ответил бригадир.— Если на трактора целитесь, придется вас, девчата, разочаровать. Все машины за старичками, за первыми целинниками, закреплены. А вот пал чет сеялок будет у нас разговор. Тут, верно, и в нынешнюю весну нехватка. Так что придется пока вам постоять на сеялках. Зато к каким мастерам вас поставлю! Сам бы у них поучился, было бы времени по боле.

Он помолчал, взглянул на девушек, понял, что они дожидаются ответа на свой первый вопрос, и докончил:

—    А нынешний простой капризами здешней природы объясняется. Заморозки нас режут. Посмотришь — травка зеленеет, а копнешь чуть- чуть — не земля, а ледышка сплошная.

Долго не спали в ту ночь Аня Ковалева и Галя Анчурова. Ворочались на узеньких койках в полевом вагончике и вновь шепотом перебирали события богатого впечатлениями и тревогами первого дня целинной жизни. Замолкали, когда сомнение оказывалось уже совсем неразрешимым, и потом вдруг с девичьей непоследовательностью заговаривали совсем о другом:

—    Шерер, это светленький такой, а Похабов высокий?.

—    Угу. Высокий, строгий».

А С утра они пошли на сеялки: Галя — к Александру Шереру, Аня — К Анатолию Похабову. Бригадир не обманул десятиклассниц: Шерер и Похабов действительно оказались лучшими трактористами совхоза. Изо дня в день агрегат Шерера засевал

по сто гектаров, а то и больше. Похабов отставал от него совсем не намного. Но и этого было достаточно, чтобы возбудить анину ревность.

—    Ты объясни мне: кто вас так гонит? — спрашивала Аня у подруги.

—    Есть на то причины,— отвечала Галя.— Первая — на выставку, в Москву, мой начальник спешит, уже направление в кармане. А вторая — еще в Красноярск ему надо заглянуть, жену перед экзаменами в пединституте навестить.

Она с гордостью рассказывала, какой Шерер знающий, серьезный, выдержанный, как заботится о сеяльщиках. Всегда сам осмотрит сеялку, заправит зерном. Ясно было, что поначалу Галя опасалась совсем иного к себе отношения и, приятно удивленная, хотела показать, что достойна заботы, согласна работать день и ночь.